Главная                      Новости                     Статьи                      Документы               Мнения

ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ, КАК ОНА ЕСТЬ: ИСТОКИ, ХОД, РЕЗУЛЬТАТЫ

Доклад проф. В.Я. Гросула, прочитанный на юбилейной конференции РУСО. Авторитет одного из наиболее авторитетных историков-марксистов можно считать гарантией достоверности приведенных в этом докладе фактов. К сожалению, настоящих специалистов по истории революционного движения в России сегодня можно пересчитать по пальцам. Отсюда – грубейшие искажения фактов и исторического контекста со стороны Кремля и его идеологов. Если факты не ложатся в агитку о «злых большевиках» и «Царе-мученике» - не взыщите

   В начале 1870 г., ознакомившись с книгой видного русского экономиста и социолога В.В. Берви-Флеровского, К.Маркс подчеркнул, что пришел «к глубокому убеждению, что в России неизбежна и близка грандиознейшая социальная революция». О неизбежности русской революции Маркс писал неоднократно. Например, в письме к Ф. Зорге в сентябре 1877 г. Маркс пророчески заметил: «Революция начнется на этот раз на Востоке, бывшем до сих пор нетронутой цитаделью и резервной армией контрреволюции»[1]. О неизбежности русской революции, которая станет «поворотным пунктом во всемирной истории » писал и Ф.Энгельс, и эти высказывания дали впоследствии основания В.И.Ленину утверждать : «…Маркс и Энгельс были полны самой радужной веры в русскую революцию и в ее могучее всемирное значение ».
   

В неизбежности русской революции были глубоко убеждены не только классики марксизма-ленинизма, но и многие тысячи русских революционеров, вступивших на путь борьбы с самодержавием , в котором они видели главное препятствие для прогресса страны и освобождения ее народа от оков крепостничества и деспотизма. Зародившись в двадцатых годах ХIХ в. русское революционное движение прошло несколько этапов, вбирая в себя все большее и большее число участников. Если на первом этапе освободительного движения нам известны, не считая участников польского национального движения, имена примерно тысячи российских революционеров, то на втором этапе, который датируется 1861-1895 гг. в общероссийском революционном движении приняли участие 25 тысяч человек, а в 1917 г. было не менее 1 млн. 200 тыс. членов левых революционных партий страны.[1] Таким образом, число участников российского революционного движения росло в геометрической прогрессии, что не могло быть и действительно не было результатом случайного стечения обстоятельств. Русское революционное движение, которое в начале ХХ в. было самым мощным на земном шаре, стало реакцией на российскую действительность, с которой они не могли примириться.
  

 Накануне 1917 г. страна познала более двух веков различных реформ, начиная от петровских и через александровско-николаевские, вплоть до известных реформ П.А. Столыпина. То, что, несмотря на эти реформы, оппозиционные силы — не только откровенно революционные! — только увеличивались, явилось убедительным свидетельством недостаточности этих реформ, их половинчатости, их стремлением сохранить господство прежних социальных сил, не заинтересованных в эффективном социальном, экономическом и политическом прогрессе русского общества. О неизбежности революции в России писали не только В.И.Ленин и Г.В.Плеханов, М.А.Бакунин и П.Л.Лавров, о ней писали и многие другие русские революционеры, имена которых сегодня почти забыты. Один из них , впоследствии ставший известен как философ ново-позитивистского направления — В.В. Лесевич, в 1883 г. (то есть в годы глухой реакции 80- х годов) выступил на страницах «Вестника Народной Воли» со статьей «Революционеры и естественный ход событий», где обосновывал неизбежность революции в России, которая, по его мнению, осуществится силами революционных партий. Он при этом утверждал, что «насильственное истребление представителей царской власти … имеет свое полное оправдание и обусловлено совершенною небходимостью »[1].
   

Сегодня мало кто занимается историей российского революционного движения. Нередко его стали подавать в искаженном свете, но истина такова, что в предреволюционное время русское общество сочувственно относилось к деятельности революционеров, видело в их лице героев и борцов за освобождение от самовластья. Не случайно один из идеологов самодержавия К.П. Победоносцев в сентябре 1900 г. с горечью признавал : «Вообще, все молодое поколение, все мыслящее становится враждебным правительству. Число его сторонников уменьшается ».[1] В тоже время число сторонников революции все увеличивалось. Русский революционер становился уважаемой фигурой и в международном плане. Еще в апреле 1891 г. знаменитый американский писатель Марк Твен направил письмо известному русскому революционеру С. Кравчинскому ( Степняку ), где, говоря о русских революционерах, написал следующие слова : «Какое величие души! Я думаю, только жестокий русский деспотизм мог породить таких людей! По доброй воле пойти на жизнь, полную мучений, и в конце концов на смерть, только ради блага других — такого мученичества, я думаю, не знала ни одна страна, кроме России. История изобилует мучениками, но, кроме русских, я не знаю таких, которые, отдавая все, совсем ничего не получали бы взамен»[1].
   

У русских революционеров была вера в грядущую русскую революцию, вера, которая покоилась на знании реальных российских порядков того времени. Еще Александр I отметил, что Россия является страной произвола и этот произвол отнюдь не стал меньше при его преемниках. Именно против произвола властей и выступали прежде всего представители революционной России, видя единственное средство против него в революции. Надежда и борьба за революцию, убеждение в ее неизбежности характерно для русских революционеров и при этом небезынтересно, как смотрели на надвигающую революцию представители российских верхов, призванные не допустить этой революции. В этом отношении наблюдается весьма любопытная картина.
   

По традиции главным министром страны являлся министр внутренних дел, которому подчинялась полиция и жандармерия. Один из них — Д.С. Сипягин, совершивший поездку по России в 1900 г., вынужден был открыто признать, что в стране «творится что-то неладное и порождается революция». Сипягин был убит эсерами в 1902 г. Сменивший его на посту министра В.К. Плеве на докладе Николаю II также сделал следующее недвусмысленное признание : «Если бы двадцать лет тому назад, когда я управлял департаментом полиции, мне бы сказали, что России грозит революция, я бы только улыбнулся. Нынче, Ваше Величество, я вынужден смотреть на положение иначе»[1].Тревожную докладную записку царю направил в декабре 1904 г. директор Департамента полиции А.А. Лопухин, обобщивший результаты восстания крестьян в Полтавской и Харьковской губерниях и писавший о неожиданной простоте, с которой может вспыхнуть в России и разрастись народный мятеж. Что особенно встревожило его, так это смычка революционеров с крестьянами, четко проявившаяся во время восстания 1902 г.[1] Получал царь и другие подобного рода тревожные записки. Автором одной из них, составленной в феврале 1914 г., то есть еще до начала Первой мировой войны, был П.Н. Дурново, возглавлявший некогда и Департамент полиции, и Министерство внутренних дел. В этой записке писалось о народе, исповедующем принципы бессознательного социализма и предсказывалось, что в случае неудачной войны неизбежна в России социальная революция[1].
   

Таким образом, люди, которым по положению надлежало охранять порядок в стране достаточно хорошо знали о реальном положении и, в общем-то, о революционной ситуации в России начала ХХ в. Свои опасения они доводили до сведения императора, однако, делавшего свои, отнюдь не адекватные выводы.
   

В ХХ-й век официальная Россия вышла с феодальной идеологией божественного происхождения царской власти, неограниченного самодержавия (как будто если самодержавие есть, то оно может быть ограниченным), отрицания конституции, парламента, политических партий. Сегодня мало кто представляет, сколько стоило содержание одной царской фамилии, причем не только в политическом, но и в чисто материальном плане. Специально для семьи Романовых было создано отдельное Министерство императорского двора и уделов. Только удельных крестьян, работавших на семью, насчитывалось 2 млн. человек — население целой страны. Кроме того, им шли крупные суммы за счет горных разработок золота и других ископаемых да еще они получали пособия из государственного бюджета. Все это, однако, тщательно скрывалось, и на первый план выдвигалось содержание императорского Эрмитажа, академии художеств, Русского музея, археологической комиссии и подобного рода учреждений, на которые шла меньшая часть расходов на семью.
   

Последний русский царь Николай II, получив престол, не собирался осуществлять никаких реформ и в своем выступлении перед депутатами от дворянских обществ, земств, городов и казачьих войск 17 января 1895 г. прямо заявил о «бессмысленных мечтаниях» по поводу конституции, чем отшатнул от себя образованное общество. В том же году он открыто поддержал расстрел рабочей забастовки в Ярославле на мануфактуре Карзинкиных, послав им телеграмму следующего содержания: «Спасибо молодцам-фанагорийцам за стойкое и твердое поведение во время фабричных беспорядков. Николай». Реакция рабочего класса, естественно, была адекватной, и русская стачка стала характерным явлением для всего правления Николая II .Еще больше подорвала авторитет нового царя катастрофическая «Ходынка» с ее почти полутора тысячами погибших. Крупнейший историк России В.О. Ключевский, человек довольно умеренных политических взглядов, комментируя речь царя от 17 января, в кругу своих учеников произнес следующие пророческие слова: «Попомните мои слова: Николаем II закончится романовская династия; если у него родится сын, он уже не будет царствовать».[1]
  

Вместе с тем царь делал вид, что ничего не происходит, и всячески пытался укреплять самодержавие. В этой связи страна не имела не только конституции, но и полноценного правительства. Комитет министров, который считался высшим административным органом в царской России, не может рассматриваться как правительство в полном смысле этого слова. Председатели Комитета не были, таким образом, настоящими руководителями правительства, поскольку Комитет был фактически совещанием царя с наиболее доверенными чиновниками. Большими полномочиями обладал воссозданный в 1905 г. Совет министров и его Председатель, но, опять-таки, и он не стал полноценным кабинетом. После убийства П.А. Столыпина, царь произнес при беседе с новым Председателем В.Н. Коковцовым известные слова о том, чтобы он его не заслонял, как его предшественник. То есть царь и в 1911 г. стремился к сохранению самодержавия, нередко парализуя работу исполнительных органов.
   

Эта практика сказывалась даже на международных форумах. Так, член российской делегации на Гаагской конференции конференции 1899 г. Ф.Ф. Мартенс в своем дневнике ругал «наши русские порядки», ту «всесветную путаницу» и «бестолковщину», которая называется «мирная конференция», и с огорчением констатировал, что члены иностранных делегаций «замечают постоянный разлад между представителями императорского русского правительства на конференции», тогда как у делегатов других правительств «ничего подобного не замечается».[1] Мартенс, однако, не добавил, что виновником «всесветной путаницы», «бестолковщины» и постоянного разлада между представителями российского правительства был сам царь, во имя самодержавных принципов не желавший делиться властью с исполнительным органом и не желавший слаженной работы между министрами. Стало практикой, что одному министру он давал одну установку, а другому совсем другую, что буквально парализовывало работу правительственной системы.
   

Реформы, на которые пришлось пойти Николаю II, были вырваны Первой русской революцией. Не случайно в современной литературе подчеркивается: «Знаменитый Манифест (Манифест 17 октября 1905 г. — В.Г. ) венчал собой ряд крупных политических уступок самодержавия перед угрозой освободительного движения, которое охватило русское общество ».[1]
   

Однако, насколько крупными были эти уступки?
 

   В Основных государственных законах Российской империи от 23 апреля 1906 г. имелась 4-я статья, где подчеркивалось, что императору принадлежит верховная самодержавная власть. И не столь важно, как трактовались эти Основные законы разного рода юристами[1], важно, как понимал эту статью сам император, поскольку ни он, ни его министры ни разу публично не признали наличие в России конституционной монархии и предпочитали говорить о «представительном строе» или «обновленном строе».[1] Императрица же Александра Федоровна прямо говорила: «Слава Богу, у нас конституции нет».
  

 Государственная дума строилась по куриальной системе и не может считаться в полной мере представительным органом. Специально для парализации ее работы в качестве верхней палаты был устроен Государственный совет, который составлялся наполовину из членов по назначению самим императором и наполовину по выборам от Синода православного духовенства, от каждого губернского земского собрания, от дворянских губернских и областных обществ, от академиков и профессоров, от крупнейших организаций промышленников и торговцев и от Финляндского сейма. Таким образом, ни в Государственной думе, ни в Государственном совете не было пропорционального представительства подавляющего большинства населения России — рабочих и крестьян.
  

 Приближение первой русской революции было заметно еще до трагических событий 9 января 1905 г., когда лично по распоряжению императора был учинен расстрел питерских рабочих, расстрел не только на Дворцовой площади, но за Невской заставой, на Выборгской стороне, у Троицкого моста, на Каменноостровском проспекте, у Триумфальных Нарвских ворот. Жертвами зверств стало около 5 тыс. человек, среди которых было до 1 тыс. убитых.[1] Еще 8 июля 1902 г. начальник Особого отдела Департамента полиции Л.А.Ратаев подал очередную докладную записку, где отмечал : «Революционная пропаганда охватила весьма широкий район, что в настоящее время нет такого уголка в империи, где бы ни воспроизводили на мимеографе или гектографе революционного воззвания… при настоящем своем составе Особый отдел совершенно лишен возможности справиться с делом и с каждым днем положение его становится затруднительнее…»[1] С 1902 г. начинает крестьянскую революцию в России и такой крупный отечественный аграрник как В.П. Данилов. 1903 год продемонстрировал дальнейшее перерастание ситуации в России в революцию. Таким образом не война породила Первую русскую революцию, а нарастание революционного движения побудило верхи организовать войну на далеких дальневосточных границах. Министр внутренних дел В.К. Плеве именно в этих условиях произнес свои знаменитые слова генералу А.Н. Куропаткину. Министр сказал следующее: «Алексей Николаевич, вы внутреннее положение России не знаете, чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война».[1]
   

Но не получилось ни маленькой, ни победоносной войны. Царская Россия войну проиграла. Революцию остановить не удалось, она охватила огромные пространства от Кронштадта до Владивостока и, кроме всего прочего, вылилась в десятки восстаний в армии и военно-морском флоте. Важнейшая опора царизма — вооруженные силы — зашаталась. И это прежде всего вынудило пойти царя на некоторые уступки, от многих из которых он затем отказался.
   

Первая русская революция не привела к ликвидации важнейших антагонистических противоречий в стране. Аграрный вопрос не только не смягчился, но еще больше обострился. Одной из важнейших причин его обострения стала половинчатость реформы 1861 г. После этой реформы сохранились все 107 тыс. бывших душевладельцев, пытавшихся сохранить свои позиции и в экономической, и в политической сферах. То есть, реформа не решила задач, которые обычно решает буржуазная революция, и не упразднила феодальный класс. Столыпинская реформа, значение которой в современной литературе чрезвычайно преувеличено, не только не сгладила, но еще больше обострила социальные отношения в деревне. Накануне 1917 г. в стране было примерно 2 млн. кулацких хозяйств, 3 млн. середняцких и около 10 млн. бедняцких. Таким образом, две трети российских крестьян относились к категории бедняков, а учитывая, что в деревне проживало в начале века 85% населения страны можно сказать, что характерной фигурой российской действительности был бедный крестьянин, который рано или поздно должен был заявить о своих правах.
   

Через каждые 3-4 года в России повторялись неурожаи и голодовки, а через каждые 10 лет крупные неурожаи и большие голодовки. Особенно значительные голодовки имели место в 1891-1892 гг., приведшие к смерти сотен тысяч людей, и в 1911 г., охватившие 20 губерний с населением в 30 млн. человек. Российская деревня вновь пришла в движение в 1902 г., затем в период революции 1905-1907 гг. и особенно осенью 1917 г., став мощнейшим резервом новой русской революции. В полный голос тогда заговорил и бедный крестьянин одетый в солдатскую шинель, тот самый «человек с ружьем», собственно и решивший судьбу России.
   

При этом сохранялись противоречия между дворянством и буржуазией в России, сохранялись вплоть до революций 1917 г., чрезвычайно ослабляя позиции верховной власти. В рамках этой борьбы все более обострялись противоречия между властью и обществом. Важной вехой в этом обострении стали еще события 1891 г., связанные с борьбой против страшного голода, охватившего тогда Россию. Известный историк А.А. Кизеветтер по этому поводу писал: «1891 год явился решительной гранью в ходе общественных настроений. Начавшиеся 90-е годы обещали быть во многом не похожими на только что изжитое десятилетие».[1] В подобном же плане пишет о позиции общества и другой мемуарист — В.А.Маклаков, прямо утверждавший, что, по мнению общества, «единственный враг России есть его правительство; всякое слово в пользу его казалось преступлением перед родной страной. И подобный взгляд оно отстаивало перед всем миром »[1].
  

 Противоречия между властью и образованным обществом поначалу даже оценивались властью как более опасные чем противоречия между низами и верхами. Это, конечно, была борьба за власть, и именно как таковую оценивал эти противоречия В.О. Ключевский. Еще 4 января 1902 г. он сделал следующую запись в своем дневнике: «В настоящую минуту правительство и общество в России находятся между собой в отношении двух враждебных сторон, воюющих за власть. Общество всякими способами, в разнообразных формах старается дать почувствовать правительству, что хочет , требует властного участия в управлении; правительство с прикрытой откровенностью дает почувствовать обществу свою решимость отстаивать полновластие самодержца».
  

 С 80-х гг. ХIХ в. чем дальше, тем больше заявлял о себе и рабочий вопрос. Если в 1895 г. насчитывалось примерно 350 выступлений рабочих с 89 тыс. участников, а в 1902 г. соответственно было 694 массовых выступления рабочих с 147,2 тыс. участников, то только во всеобщей политической стачке на Юге России в июле-августе 1903 г. участвовало около 200 тыс. рабочих. Стачки в Баку и Одессе, начавшиеся независимо друг от друга 1 июля этого года, стали толчком для выступлений рабочих во многих других местах Юга России — в Тифлисе. Батуми, Киеве, Николаеве, Екатеринославе, Керчи и т.д. Выступления рабочих летом 1903 г. были подавлены полицией и армией, не раз пускавшими в ход оружие. Почти в каждом городе, где происходили забастовки, были убитые и раненые[1]. Это была новая фаза рабочего движения, явно свидетельствовавшая о назревании революционной ситуации. Рабочие все больше осознавали себя поднимающимся классом. Самым мощным выступлением российского пролетариата стала Октябрьская всероссийская политическая стачка 1905 г., общее число участников которой определяется в 2 млн. человек. Именно во время этой стачки царь был вынужден опубликовать свой манифест 17 октября.
   

Спад рабочего движения после Первой русской революции (в 1910 г. в стране зафиксировано всего лишь 46,6 тыс. забастовщиков) вскоре сменился его новым подъемом. В 1912 г. в России бастовало 725, 4 тыс. человек, в 1913-1272 тыс. человек, а только в первой половине 1914 г. — 1337 тыс. чел. Как известно, в июле 1914 г. в Петербурге произошли баррикадные бои. Крупные выступления рабочих тогда же охватили Лодзь, Баку и ряд других городов.
   

Начало Первой мировой войны привело к спаду рабочего движения, но уже в 1915 г. в стране бастовало 539 тыс. чел., а в 1916 — 951 тыс. человек. И это — в военное время!
   

Подъем рабочего движения привел к тому, что еще в 1898 г. провозглашается создание Российской социал-демократической партии, которая на своем 2-м съезде в 1903 г. фактически конституируется. Тогда же, в 1903 г., выделяются два ее течения — большевисткое и меньшевистское. Летом 1905 г. большевиков насчитывалось 14 тыс. человек, а весной 1907 г. — 60 тыс. человек. В начале Февральской революции их было, однако, лишь 24 тыс., но уже в апреле того же года — 80 тыс., в июле — 240 тыс., а накануне октября того же года — 350 тыс. Примечательно, что рабочих в большевистской партии к началу 1917 г. было 60,2 %, а к началу 1918 г. — 56,9% общей численности партии. В составе Петроградской организации большевиков к октябрю 1917 г. рабочие составляли 76,7%.[1] Таким образом, в эпоху революций 1917 г. большевистская партия по своему социальному составу являлась прежде всего рабочей партией.
   

Еще одним сложнейшим вопросом, характерным для предреволюционной России, вопросом антагонистическим, который царская власть не способная была решить, являлся национальный вопрос, обострявшийся буквально с каждым десятилетием.
  

 Если в ХIХ в. в стране было одно значительное национальное движение движение — польское, то в конце этого столетия заявляют о себе украинское, армянское, грузинское , литовское и ряд других национальных движений. В годы Первой русской революции национальные движения еще больше усиливаются и охватывают почти всю страну. Программы национальных движений становятся все более радикальными и в случае обострения внешнего фактора, прежде всего — неудачной войны — могла создаться угроза распада страны. Вместе с тем тогдашняя власть не была способна предложить оптимального решения национального вопроса в стране, где русские составляли всего лишь 43% общей численности населения.
   

Следовательно, несмотря на два экономических подъема — в 90-х гг. ХIХ в. и в 1908-1914 гг. — социальные противоречия в стране не только не сглаживались, но все больше обострялись. Накануне Первой Мировой войны в стране стояли острейшие аграрный, рабочий, национальный вопросы, а также вопрос политической свободы, столь необходимый для нормального социально-экономического развития страны и ликвидации разнузданного административного произвола. Не случайно возможность новой революции предсказывалась не только бывшим министром внутренних дел Дурново, но и деятелями общественного движения, в том числе и В.И.Лениным.
   

О неизбежности победы партии пролетариата Ленин предсказывал в начале 1909 г. в известной статье «На дорогу»[1]. В современной литературе предпочитают нередко писать о том, что Февральская революция была для Ленина неожиданной. Но достаточно обратиться к его «Докладу о революции 1905 года », который он в январе 1917 г. сделал перед швейцарскими рабочими, чтобы убедиться в том, что Ленин не сомневался в неизбежности новой русской революции.
   

Новая революция была приближена событиями Первой Мировой войны, еще больше обострившими внутренние противоречия в стране. Важной составляющей этих противоречий стал все более усиливавшийся кризис верхов. Уже во время июльской сессии 1915 г. Государственной Думы в связи с весенне-летними неудачами на фронте началось формирование так называемого Прогрессивного блока, резко критиковавшего действия правительства. В этот блок вошли представители шести фракций Госдумы и затем трех фракций Государственного совета. Ведущее место в этом блоке заняла партия кадетов, собственно выражавшая интересы российской буржуазии, стремившейся к получению политической власти. Осенью 1916 г. в связи со слухами о намерении царя заключить сепаратный мир с Германией и в связи с общим обострением положения в стране действия Прогрессивного блока усиливаются, и он от парламентских форм борьбы переходит к подготовке дворцового переворота.[1] В современной литературе не без основания пишут о том, что «Государственная Дума фактически стала не только символом, но и центром общественного сопротивления власти».
  

 Примечательна при этом поддержка, которую оказывали Прогрессивному блоку за рубежом, то есть со стороны Антанты, знавшей о желании блока вести войну до победного конца[1] и союз Государственной думы и Государственного совета. Как особо подчеркивается в современной литературе «…впервые Дума и Госсовет в вопросе большой государственной важности выступили единодушно ».
   

Но этих сил было бы недостаточно, если бы они не получили бы поддержки руководства армии, где тоже шла подготовка к государственному перевороту. Именно требование командующих фронтов — от генерала Н.В. Рузского до великого князя Николая Николаевича — склонило императора к отречению. Параллельно резко возросло количество забастовок и демонстраций. 24 февраля в Петрограде бастовало 214 тысяч человек, а 27-го — уже 386 тыс, и в этот день всеобщая политическая стачка переросла в вооруженное восстание, к которому одна за другой стали присоединяться воинские части. Этот день стал решающим в победе Февральской революции.
  

 Ленин, находившийся в далекой Швейцарии, быстро разобрался в пружинах февральских событий в России. В «Письмах из далека», подготовленных для газеты «Правда» в марте 1917 г. он подчеркивал: «Но если поражения в начале войны играли роль отрицательного фактора, ускорившего взрыв, то связь англо-французского финансового капитала, англо-французского империализма с октябристско-кадетским капиталом России явилась фактором, ускорившим этот кризис путем прямо-таки организации заговора против Николая Романова». И далее В.И. Ленин продолжал: «Эту сторону дела, чрезвычайно важную, замалчивает по понятным причинам англо-французская пресса и злорадно подчеркивает немецкая». И еще далее: «Весь ход событий февральско-мартовской революции показывает ясно, что английское и французское посольства с их агентами и «связями», давно делавшие самые отчаянные усилия, чтобы помешать «сепаратным» соглашениям и сепаратному миру Николая Второго ( и будем надеяться и добиваться этого – последнего ) с Вильгельмом II, непосредственно организовывали заговор вместе с октябристами и кадетами, вместе с частью генералитета и офицерского состава армии и петербургского гарнизона особенно для смещения Николая Романова »[1].
   

Ленин прекрасно разобрался в подноготной февральско-мартовских событий и тогда же, в тех же «Письмах из далека» подчеркнул, что эта революция не будет последней и необходимо идти дальше к социализму[1]. Эти замечания Ленина и вообще само существо февральско-мартовских событий следует помнить и при отражении событий Октябрьской революции, которую хотят подать только как заговор и как переворот, «забывая» о заговоре конца 1916-начала 1917 гг., организованном проантантовскими силами.
   

Движение верхов в Февральской революции, направленное на сохранение системы в целом и продолжение войны, привело к созданию 27 февраля Временного комитета Государственной думы, выполнявшего функции правительства, а затем — со 2 марта — Временного правительства. Важно отметить, что Николай II самолично подписал и отречение от престола, и бумагу о признании Временного правительства. Это придавало созданию новой власти элемент легитимности. Примечательно и то, что первым, 9-го марта, признало Временное правительство правительство США, а 11–го марта правительства Великобритании и Франции, прекрасно знавшие и о заговоре, и о перевороте, то есть о нарушении Государственной Думой законного порядка в стране.
   

Вторым органом, тоже созданным 27 февраля, стал Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, а затем создается система Советов. В стране возникло двоевластие. Если Временное правительство, действуя через 57 губернских и 353 уездных комиссаров, так и не смогло создать свои прочные средние и низовые структуры и как бы находилось в подвешенном состоянии, то Советы смогли опереться на самодеятельность масс и получить значительно большую опору на местах. Временное правительство так и не смогло решить коренные вопросы страны — о мире, земле, национальном самоопределении народов, рабочий и прочие вопросы. Не смогло оно предложить и понятной и притягательной общенациональной идеи.
 

  В 1917 г. чрезвычайно возрос авторитет социалистической идеи. Тот «бессознательный социализм», о котором писал П.Н. Дурново в феврале 1914 г., соединился в 1917 г. с сознательным социализмом социалистических партий и поэтому у известного социолога Питирима Сорокина были все основания писать о том, что в 1917 г. социализм стал религией русского народа. Эта идея шла в русле традиционной русской идеи, идеи русской правды, которую в свое время очень удачно передал Ф.М. Достоевский, писавший о том, что характерная черта русского человека это стремление к справедливости и жажда ее. В своем развитии традиционная русская идея пришла к идее социальной правды, охватившей массы в 1917 г. В таких условиях тогда могла одержать победу только та политическая сила, которая исповедовала идеи социализма.
  

 Кстати, сохранилась фотография первомайской демонстрации 1917 г. на Дворцовой площади в Петрограде, где хорошо виден транспарант, на котором был написан лозунг «Да здравствует социализм!»[1]. Ни либералы, ни консерваторы тогда не имели подобной объединительной идеи, именно объединительной, поскольку стране угрожал распад, и никакая другая идея не способна была его предотвратить.
   

Наиболее последовательными проводниками социалистической идеи были в то время большевики, поскольку меньшевики и эсеры, тоже представители социалистических партий, вошли во Временное правительство и так и не реализовали решение важнейших задач того времени: не решили ни рабочего вопроса, ни вопросов о мире, земле, национальном самоопределении. Входя в состав Временного правительства, меньшевики и эсеры в значительной степени себя дискредитировали. В этих условиях именно большевикам удалось повести за собой значительные народные массы, несмотря на огромный поток лжи и прямой фальсификации, которые были обрушены на них еще в то время.
   

Ложь и фальсификация шли по нескольким линиям. Прежде всего, был взят под обстрел лидер большевиков В.И. Ленин, и начались самые настоящие провокации в связи с его возвращением из Швейцарии. Этот факт стали подавать как прямую диверсию немецких властей, направленную против законного российского правительства. О переезде Ленина из Швейцарии существует огромная литература, написанная с разных позиций, в зависимости от целей, поставленных соответствующими авторами. Отрешаясь от эмоций и политических установок, можно с полным основанием сказать следующее. Идея возвращения эмигрантов из Швейцарии через Германию принадлежит лидеру меньшевиков Ю.О.Мартову.[1] Она возникла в связи с тем, что Временное правительство объявило амнистию политическим заключенным и политическим эмигрантам, а затем и российская дипломатическая миссия в Швейцарии пошла навстречу эмигрантам.[1] Предполагалось, что эти эмигранты будут обменены на соответствующее число интернированных в России германцев и австрийцев. Подобные обмены имели место и раньше. Переехал таким путем не только Ленин и первая довольно большая группа эмигрантов (около 30 человек), переехало из Швейцарии несколько их партий. Только 12 и 15 июня двумя составами выехало 463 человека, представлявшие 14 российских партий, а также беспартийных.[1]
   

Российские политические эмигранты возвращались из различных стран и различными путями. Например, Г.В. Плеханов, стоявший на оборонческих позициях, получил поддержку английских властей и прибыл в Россию раньше Ленина — 31 марта (13 апреля)[1]. Ленин, занимавший иные политические позиции, нежели Плеханов, не мог рассчитывать на поддержку Англии, более того, она бы только помешала прибытию в Россию руководителя большевиков. Иная, естественно, была позиция правительства Германии, поддерживавшего антиантантовские силы и имевшего свои расчеты на развитие событий в России. Но такая позиция Германии отнюдь не означала наличие какого-либо союза большевиков и немецкого руководства и тем более не дает никаких оснований утверждать о том, что большевики являлись немецкими шпионами. Проезд через Германию обсуждался социалистами ряда стран, прекрасно понимавшими положение вещей и в конечном итоге поддержавшими возвращение эмигрантов, исходя прежде всего из интересов мировой революции. Они прямо писали: «Из всех этих соображений нижеподписавшиеся интернационалисты Швейцарии, Франции, Германии, Польши, Швеции и Норвегии находят, что их русские товарищи не только вправе, но даже обязаны использовать предлагаемую им возможность возвратиться в Россию »[1].
   

Еще больше наслоений имеется в связи с так называемым немецким золотом, которое якобы было передано большевикам на организацию революции в России. Называется астрономическая сумма в 50 миллионов немецких золотых марок. Но никто не показал ни соответствующих бланков, ни соответствующих расписок, более того, никто не видел ни документов германского Военного министерства и Разведывательного отделения Генерального штаба Германии по той простой причине, что их или полностью уничтожили, или надежно спрятали. Имеются лишь материалы вторичного характера и постоянно сохраняется вопрос их достоверности, поскольку не исключены фальсификации, как это было с пресловутым досье Сиссона[1], оказавшимся фальшивкой.
  

 Причем даже ряд сведущих специалистов, полагавших, что большевикам были переданы какие-то деньги, отрицают их вербовку германской разведкой. Даже известный французский разведчик Л. Тома, активно дискредитировавший большевиков в 1917 г., впоследствии признавался: «Ленин не был платным агентом Германии в том смысле, что не получал от немецких властей задания действовать определенным образом в обмен на денежное вознаграждение или на заранее оговоренную выгоду. Ленин был агитатором, на успех которого Германия делала ставку и которому она поставляла необходимые средства для ведения пропаганды»[1].
  

 В 1967 г. независимый французский историк Жорж Боннэн в самом престижном французском историческом журнале «Ревю хисторик» опубликовал статью «Большевики и немецкие деньги во время первой мировой войны», где мобилизовав весь имеющийся к тому времени материал по этой проблеме , пришел к выводу о том, что немецкие дипломатические архивы не дают основания говорить о продажности и предательстве большевиков и не доказывают то, что Ленин был агентом Германии, как и то, что большевики получили власть благодаря немецким деньгам[1]. Даже Д.А. Волкогонов (!), в последние годы своей жизни ставший на откровенно антиленинские позиции и всячески искавший на него компрометирующий материал, вынужден был признать, что вопрос о немецком золоте ему так и не удалось решить.[1]
   

В настоящее время можно с полным основанием утверждать, что современное состояние источников не позволяет говорить о прямом получении большевиками немецких денег. Что касается опосредованных путей, то достоверно нам известно только получение денег от швейцарского социал-демократа Карла Моора. Питерский историк Г.Соболев, специально занимавшийся этим вопросом, так и пишет: «…прямых доказательств финансирования большевиков Германией до их прихода к власти, за исключением полученных от Моора денег, пока не обнаружено »[1].
   

Моор был давно известен русским политическим эмигрантам. Он сотрудничал еще с народовольцами, а затем и с русскими социал-демократами. Естественно, они не знали о его связях с германской разведкой. Когда же он предложил русским эмигрантам заимообразно довольно крупную сумму, то это вызвало у них некоторые подозрения. Ленин, например, в августе 1917 г. писал: «Но что за человек Моор? Вполне ли и абсолютно ли доказано, что он честный человек? что у него никогда и не было и нет ни прямого, ни косвенного снюхивания с немецкими социал-демократами?»[1]. Более того, на своем заседании 24 сентября 1917 г. ЦК большевистской партии постановил отклонить предложение Моора[1].
   

Тем не менее деньги от Моора были получены. В разное время от него поступили в общей сложности 32837 долларов[1]. Достаточно хорошо известно, на что они пошли. Прежде всего, они были использованы для проведения в сентябре 1917 г. Третьей Циммервальдской социалистической конференции, то есть в Россию не пересылались, а остальная часть была переведена в Россию уже после Октябрьской революции[1].Таким образом, на подготовку собственно революции из сумм Моора практически ничего не пошло.
   

Вот что известно о достоверных суммах, переданных Моором большевикам. Все остальное относится к сфере предположений и домыслов. В частности, о каких-то огромных суммах переданных немцами на издание большевистских газет в армии. Этот вопрос, кстати, тщательно изучен. В марте–октябре 1917 г. на территории России издавалось всего 170 армейских газет, из которых к большевистским могут быть отнесены только 20, а не менее 100 издавалось эсерами и меньшевиками.[1] Таковы реалии, которые опровергают сознательные инсинуации на этот счет.
   

Германское правительство и его разведка, действительно, проводили политику, направленную на вывод России из войны, но они работали не только с оппозиционными силами одной страны, а стремились наладить контакт с оппозицией всех стран противников Центрального блока. Выделялись для этих целей и соответствующие средства, но далеко не всегда есть возможность установить, доходили ли эти средства до цели и кто в действительности ими распоряжался. Как известно, после бегства А.Керенского из России были конфискованы его текущие счета в банках. Оказалась огромная сумма величиной 1 млн. 175 тыс. рублей, тех довольно полновесных рублей 1917 г. Откуда такие деньги? В этой связи отечественные историки обратили внимание на опубликованный еще в 1974 г. американским исследователем Э. Саттоном документ из архива Министерства иностранных дел Великобритании, где говорилось о том, что «Керенский находится на жалованье у Германии и что он и его правительство делают все, чтобы ослабить и дезорганизовать Россию, приведя ее к положению, когда никакой другой курс, кроме сепаратного мира, будет невозможен».[1]Есть и такие документы, породившие соответствующие комментарии.
 

  Однако нужно иметь в виду и другие немаловажные факты. Внимание читателей и зрителей многочисленных телевизионных каналов привлекается обычно к деятельности германского правительства и германской разведки и сознательно отводится взгляд от деятельности других правительств и других разведок. Чем занимались разведки других стран? Они отнюдь не сидели сложа руки . Недавно историк Ю.В. Емельянов обратил внимание на подрывную деятельность английских спецслужб и в частности на активность впоследствии известного писателя У.С. Моэма, на территории России поддерживавшего связи с формировавшимся чехословацким корпусом, который предполагалось задействовать еще в середине 1917 г., с одним из лидеров правых эсеров Б.В. Савинковым и др. К концу октября 1917 г. Моэм завершил свою работу по созданию мощной подпольной организации и наметил осуществление в России государственного переворота.[1] Активную работу на территории России проводила и французская разведка, также работавшая против большевиков. Вообще страны Антанты передали Временному правительству огромные суммы, суммы реальные, а не мнимые, но они почему-то не сработали. И если говорить о разведках, то нужно напомнить о том, что существовала и русская разведка. Чем она-то занималась? Но об этом несколько позже.
   

А пока несколько слов о технологии Октябрьской революции. 1917 г. отличается небывалым полевением масс. Это полевение прослеживается из месяца в месяц. И одной из важнейших причин этого полевения было стремление народа поскорее покончить с опостылевшей войной. В этой связи 20 большевистских газет в армии были намного влиятельнее 100 газет меньшевиков и эсеров, поскольку призывали к окончанию войны. Не деньги немцев оказывали воздействие, а идеи, близкие и понятные массам. Полевение коснулось даже эсеров и меньшевиков и об этом свидетельствовало проведение известного Демократического совещания, проходившего 14-22 сентября 1917 г. и призванного поддержать Временное правительство[1]. Разногласия в кругу этих партий привели совещание к краху. Эсеро-меньшевистская резолюция, одобрявшая коалицию с буржуазией, получила только 183 голоса против 813 и 80 воздержавшихся. Левые эсеры в партии эсеров — самой многочисленной в 1917 г. — все более укреплялись, и к концу года они выделились в самостоятельную партию. На Демократическом совещании они выступили против коалиции с кадетами, а в Предпарламенте открыто заявили о том, что считают политику руководства партии эсеров предательской, и покинули заседание.
  

 Поэтому Петроградский Военно-Революционный комитет — орган Петроградского Совета по практическому руководству восстанием — не был чисто большевистским органом. ВРК был создан в условиях, когда Временное правительство пыталось вывести войска Петроградского гарнизона на фронт и когда распространились слухи о желании этим правительством сдать Петроград немцам. Большевики предложили Петросовету создать Революционный комитет обороны с целью защитить Петроград от внешней угрозы и дать отпор внутренней контрреволюции. Точный состав ВРК не известен, но те списки, которые удалось восстановить, свидетельствуют о том, что большевиков в нем было 53 человека, левых эсеров — 21, меньшевиков-интернационалистов, анархо-синдикалистов и независимых анархистов — по одному, анархистов-коммунистов — двое, и партийная принадлежность пятерых членов ВРК установлена не была.[1] Таким образом Петроградский ВРК, руководивший подготовкой восстания, не был чисто большевистским.
  

 Важнейшую роль в подготовке восстания сыграло совещание представителей петроградского гарнизона 18 октября. Совещание заявило о полной поддержке ВРК и о готовности выполнить любой его приказ. Собственно судьба будущего восстания была решена именно в этот день, поскольку петроградский гарнизон составлял тогда 150 тыс. солдат и офицеров, а с пригородами около 240 тысяч. Кроме того, на стороне революции находилась петроградская Красная гвардия численностью свыше 20 тыс. человек и Балтийский флот с его 80 тыс. матросов и 700 кораблями. Всем им противостояли всего лишь 3 тысячи защитников Зимнего дворца. Почту, телефон, телеграф, вокзалы, мосты занимали регулярные части армии, в их числе известные русские полки — Павловский, Кексгольмский, Волынский, Петроградский, Финляндский, Семеновский. Да, тот самый Семеновский, созданный еще Петром I и подавлявший в декабре 1905 г. восстание в Москве. На сей раз он перешел на сторону революции и принял в качестве комиссара ВРК прапорщика Ю.М. Коцюбинского, сына выдающегося украинского писателя. Комиссаром другого знаменитого русского полка, полка тоже еще петровских времен, игравшего особую роль в истории русской армии, а 25 октября штурмовавшего Зимний дворец, стал большевик Г.И. Чудновский. Всего к 24 октября комиссары ВРК были назначены в 51 часть петроградского гарнизона.
  

 Уже 25 октября на заседании Петроградского Совета Ленин заявил о том, что в стране произошла революция, а на Втором съезде Советов, 26 октября именно Ленин впервые применил в докладе о земле термин «вторая, Октябрьская революция». В обращении «К гражданам России» — первом официальном документе Советской власти — написанном Лениным и датируемым 10 часами утра 25 октября 1917 г., писалось: «Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено. Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян ! »[1]
 

  И вот здесь произошло нечто непредвиденное. На сторону победившей революции перешла большая часть центрального аппарата русской военной разведки во главе с генерал-лейтенантом Н.М. Потаповым. Интересно, что он еще летом 1917 г. наладил сотрудничество с Военной организацией Петербургского комитета большевиков и в частности с ее руководителем, одним из главных военных руководителей Петроградского вооруженного восстания Н.И. Подвойским. Остался на своем посту и П.Ф. Рябиков, непосредственно возглавлявший военную разведку и первым делом отправивший телеграммы всем военным атташе с призывом продолжать работу.[1]
  

 Кто-кто, но российская военная разведка прекрасно знала кто такие большевики и то, что никакими германскими агентами они не являлись. Иначе бы их решение было бы совсем другим.
 

  Однако Октябрьская революция сводилась не только к Петроградскому вооруженному восстанию. В тот же самый день власть к Советам перешла в Иваново-Вознесенске, Орехово-Зуево, Кронштадте, Брянске, Тарту, Минске, Луганске. Когда-то казанские историки доказывали, что в Казани власть к Совету перешла даже раньше чем в Петрограде. События там, действительно, развивались весьма стремительно. Еще 15 октября 40-тысячный митинг рабочих и солдат в Казани принял резолюцию о необходимости скорейшей передачи власти Советам. В городе формируется Красная гвардия, а в гарнизоне почти вся власть перешла к солдатской секции Совета. Вскоре в Казани начались самые настоящие бои и в ночь с 25 на 26 октября сторонники контрреволюции вынуждены были капитулировать. В ряде крупных городов власть к Советам переходит 26 октября, а в далеком Красноярске — 28 октября. Все это свидетельствует о том, что переход власти к Советам, действительно, назрел и был поддержан большинством населения страны. Кстати, первым национальным регионом, где победила Советская власть была материковая Эстония. Эстляндский ВРК объявил о победе Советской власти 26 октября. Первый раз власть Советов здесь была ликвидирована в результате германской интервенции в конце февраля 1918 г., второй раз Советская власть в Эстонии была подавлена в феврале 1919 г. и опять-таки силы внутренней контрреволюции получили поддержку присланной в Таллин английской эскадры и наемников из Финляндии, Швеции и Дании.
  

 Вообще, если бы не иностранная интервенция, Гражданская война не продлилась бы и нескольких месяцев, слишком очевиден был советский выбор народов России. Не случайно один из самых главных руководителей контрреволюционных сил генерал А.И. Деникин вынужден был впоследствии признать, что белое движение потерпело поражение потому, что русский народ был против него. Профессор Н.П. Полетика, отнюдь не просоветский историк, свидетель событий Гражданской войны, вынужден был признать: «Ни крестьяне, ни рабочие не хотели поддержать Добровольческую армию, которая несла им только шомполы и нагайки».[1] А английский премьер-министр Д.Ллойд Джордж, объясняя неудачу иностранной интервенции в России, подчеркивал, что поскольку «…русский народ отдает свои симпатии большевистскому режиму, наш ( то есть войск Антанты — В.Г. ) уход стал неизбежен ».[1]
  

 Октябрьская революция не была случайным явлением. Она приближалась десятилетиями и была обусловлена конкретными событиями 1917 г. В этом году резко возросло крестьянское движение. Если в 1915 г. в Европейской России отмечено всего 96 крестьянских выступлений, а в 1916 — 283, то только в марте — не менее 190. В марте–июне только в великорусских губерниях отмечено 2944 крестьянских выступления, а в сентябре-октябре только в 26 губерниях Европейской России отмечено свыше 3500 крестьянских выступлений. К концу октября 1917 г. крестьянское движение охватило более 90% уездов Европейской России. Начиналась самая настоящая крестьянская война против крупных землевладельцев — помещиков, кулаков, церковников . Были разгромлены сотни помещичьих усадьб, а примерно 20-30% крестьянских выступлений носило антикулацкий характер.[1] Осенью 1917 г. деревня была не менее революционной, чем город. Солдаты, возвращавшиеся из армии, представали не как дезертиры или отставники, а как авангард революции, и человек с ружьем стал той опорой Советской власти в деревне, которая и привела к отражению сил внутренней и внешней контрреволюции.
   

Вообще в 1917 г. в стране возник общенациональный кризис, охвативший буквально все сферы экономики, социальных отношений, политического устройства. Под вопрос было поставлено само существование России как единого и независимого государства. Достаточно сказать, что государственный долг России к октябрю 1917 возрос до 49 млрд. рублей, причем иностранный долг из них составил 11,2 млрд., тогда как в 1914 г. он был равен 4 млрд., то есть увеличился во время войны почти в три раза. Россия, таким образом, все более попадала в финансовую зависимость от стран Запада. Октябрьская революция в этом плане во многом носила освободительный характер, избавив страну от уплаты колоссальных займов.
   

В настоящее время Октябрьскую революцию хотят представить только как народную трагедию. В этом плане немало потрудился английский историк Орландо Файджес , книга которого вышла сначала в Англии, а затем дважды в США[1]. Об объективности этого автора говорит тот факт, что в его более чем 900-страничной монографии, даже не упоминается об иностранной интервенции в Страну Советов.
  

 Если так рассуждать, то всю историю человечества можно подать как сплошную трагедию!
   

Октябрьская революция была не столько революцией разрушения, сколько революцией созидания. Не надо забывать, что в 1917 г. страна фактически распадалась. 4 марта 1917 г. в Киеве создается Центральная рада, тогда же в начале марта основывается в Ташкенте «Шура-и-ислам», из которой выделилась в июне «Шура-и-улема», в июле в Минске создается Белорусская рада, и число подобного рода организаций все умножалось и умножалось. Великую страну воссоздали не белые, не розовые, не зеленые, не черные (анархисты) и не жовтно-блакитные. Великую страну воссоздали красные, и это непреложный факт и огромная их заслуга. Даже трудно себе представить, что было бы в 1941 г. если бы единая страна не была собрана.
   

Как известно, первыми декретами Советской власти были декреты о мире и земле. Злопыхатели изо всех сил стараются доказать, что эта власть не дала ни мира , ни земли.
   

А как было на самом деле? Ленин зачитал свой доклад о мире 26 октября. Затем 8 ноября Народный комиссариат иностранных дел обратился с официальной нотой ко всем правительствам воюющих стран с предложением приступить к мирным переговорам.[1] Через несколько дней государствам, не участвовавшим в войне (Испании, Швеции, Дании, Норвегии) направляется нота советского правительства с просьбой содействовать началу переговоров о заключении мира[1]. Совнарком трижды — 28 ноября, 6 декабря, 30 января 1918 г. — обращался к правительствам Антанты с предложением мирных переговоров. Но ответа не последовало. То есть предложение о прекращении всемирной бойни поддержано Антантой не было. 9 ноября 1917 г. Ленин обратился по радио к солдатам и матросам с призывом выбирать уполномоченных и приступать к переговорам с неприятелем о перемирии. В этих условиях 14 ноября 1917 г. Германия и ее союзники сообщили советскому руководству о согласии приступить к переговорам, а на отдельных участках фронта заключаются перемирия. 21 ноября подписывается договор о заключении перемирия на два месяца на Западном фронте[1]. 2 декабря подписывается соглашение о перемирии сроком на 28 дней между Советской Россией и странами Четверного союза на всем протяжении фронта. Таким образом война прекратилась на тысячах километрах фронта. Люди перестали убивать друг друга. Перемирие продолжалось до 18 февраля 1918 г., то есть более двух месяцев. Учитывая, что ежемесячно во время Первой мировой войны страна теряла по 100 тыс. убитыми, то можно сказать, что за время перемирия были сохранены жизни не менее чем 200 тысячам солдат и офицеров. И не вина Советской власти в том, что Германия 18 февраля перешла в наступление. Пришлось пойти на унизительный Брест-Литовский мир. Но, кстати, большевики и после этого продолжали по-своему борьбу против германского империализма, участвуя в подготовке революции в Германии. Среди прочего, они субсидировали более десяти левых социал-демократических газет и распространяли в Германии антивоенную и антиправительственную литературу, которая печаталась в Советской России[1]. Это — к тезису о «большевиках-немецких шпионах».
   

Что касается земельного вопроса, то здесь несколько фактов говорят сами за себя. По Декрету о земле крестьяне России получили абсолютно бесплатно более 150 млн. десятин земли, были освобождены от уплаты 700 млн. рублей золотом ежегодно за аренду земли и от долгов за землю, достигавших к тому времени 3 млрд. рублей. Никто другой, кроме Советской власти, не мог обеспечить крестьянство такими огромными преимуществами.
   

И после этого кое- кто удивляется: почему крестьяне предпочли красных а не белых, желавших и во время Гражданской войны порой возвращать земли помещикам. Вот она первопричина поддержки народом большевиков и вот почему именно Колчак стал создателем сибирского Гулага, так называемого ГУМЗ (Главное управление мест заключения), построив около 50 концентрационных лагерей и переоборудовав множество тюрем, через которые прошло около миллиона заключенных.[1] У большевиков тогда не было таких специалистов, и никто из них не желал исполнять обязанности тюремного надзирателя. Более того, они даже не хотели занимать административные посты, и слово «министр» в их устах было ругательным. Но жизнь продиктовала свои законы. На белый террор пришлось ответить красным.
   

Октябрьская революция ознаменовало собой начало новейшей истории, истории борьбы и сосуществования капитализма и социализма. Во всемирно-историческом процессе проявилось новое социальное и политическое качество, что требует начинать новейшую историю именно с 1917 г. Поражение социализма в Европе в конце 80-х-начале 90-х гг. ХХ в. не привело к ликвидации социалистической системы. Она сохранилась, и проблема социализма отнюдь не ликвидирована. Октябрьская революция положила начало социалистической системе, она привела к тому, что СССР шел впереди всех в области социальной демократии и предложил систему Советов — систему прямой и производственной демократии, когда в одном лице был и депутат, и простой труженик — политическая демократия более высокого уровня, чем буржуазный парламентаризм. Именно потому русская революция, революция всех народов России оказала такое огромное влияние на ход мирового исторического процесса.

Гросул В.Я.

   С сайта snd-su.ru

Выскажите ваше мнение на форуме